Статья о Николае и Татьяне Кулебакиных: «Чай на этюднике»

Говорят, чтобы не притуплялось восприятие вкуса жизни, нужно периодически менять обстановку: работу, место жительства, круг общения. У Кулебакиных такие циклы длятся по десятку лет. Десять лет назад они приехали в Ноябрьск. С детьми и надеждой на лучшую долю. И вскоре их фамилия стала известной.

Самое главное для художника – найти своего, понимающего и искреннего в отзывах зрителя. Творчество Николая Кулебакина многогранно и многолико. Может быть, поэтому у него столько поклонников. Кому-то нравились его своеобразные философские пейзажи, композиции, кто-то в восторге от картин авангардного периода (в музее изобразительных искусств дважды проходили персональные выставки). А уж монументальные работы знакомы каждому жителю города: это настенные росписи в здании железнодорожного вокзала, в центральной библиотеке, барельефы в «Руси» и новом торговом комплексе «Три толстяка». Однажды я честно призналась Николаю Николаевичу, что была настолько поражена их непохожестью друг на друга, что с трудом примирилась с мыслью о том, что автор каждой — один и тот же человек.

— Просто не хочется повторяться, — объяснял он мне, улыбаясь своей несколько застенчивой и безмерно доброжелательной улыбкой. — У любого творца лучшие работы всегда впереди. Это аксиома. Если это ощущение, внутреннее состояние проходит — все, он иссяк.

— Но такое бывает, и очень часто, — грустно добавляла Татьяна Федоровна и подливала мне кипяточка. — Сейчас мы с детьми читаем историю искусства. Казалось бы, самые звездные – Брюллов (совсем молодой еще был, когда отошел), Саврасов, да все, все! А Иванова как подкосили… Брюллова публика любила как портретиста. Чтобы оставаться популярным, ему нужно было писать светских дам, губернаторш. Но нельзя же это делать постоянно, это же смешно! Или когда Венецианов, к примеру, стал писать крестьянок — кому они нужны были, его крестьянки!

…Вечная тема, вечная проблема. Почти неразрешимая. Я помню ту безысходную боль одиночества, тот укоряющий откровенный вопрос, что исходили от картин Кулебакина, объединенных темой «Страннник». Неприятные, неудобные эмоции. Но истинный художник не может отказаться от стремления выражать то, что неотступно волнует, будоражит воображение, тревожит совесть, И если вес-таки встречает живой, неподдельный интерес, благодарность за эту безоглядную трату мыслей и чувств, он действительно становится «властителем дум» и имеет шанс хоть на немного, хоть на чуточку изменить мир.

— А на вас муж не слишком влияет? — спросила я Татьяну Федоровну.

— Нет, нет, ни в коем случае! — сразу же запротестовала она. — Конечно, мне его мнение небезразлично, но я не позволяю ему вмешиваться в то, что мое.

— А сам Николай Николаевич часто с вами советуется?

— Ну конечно. Зовет иногда: пойдем, посмотрим, интересная работа… И мне никогда не приходится напрягаться, одобряя то, что он делает. Потому что все за очень редким и небольшим исключением мне нравится.

Судьба этой милой, хрупкой, обаятельной блондинки, несмотря на случавшиеся периоды кромешного безденежья и прочих передряг, складывалась на удивление удачно. В молодости она полюбила влюбленного в нее резвого, как выразилась сама, кудрявого мальчика «целиком» и пронесла эту любовь через годы, преданно следуя за ним повсюду. Они женаты уже двадцать пять лет, а еще сколько до этого дружили! Как красиво и романтично, должно быть, ухаживал галантный Николай за своей Танечкой. И по сей день он так же нежен с ней, заботлив. В таких семьях вырастают счастливыми дети.

Старшая Наташа уже окончила в Самаре политехнический, и Дениска после окончания художественного отделения Ноябрьской детской школы искусств учится там в художественном училище.

Денис из маминого выпуска девяносто четвертого, тогда Татьяна Федоровна была признана лучшим педагогом года.

Сам же Николай Николаевич рассказывал мне, что пока дочка и сын были маленькими, Татьяна Федоровна занималась только семьей. Она, отрекшись от своего творческого «я», готовила, стирала, шила и вязала. Первые годы на Севере работала оформителем в УТТ-2, получила квартиру. И только тогда, когда семья более менее встала на ноги, «накопившись» нерастраченным, она пошла преподавать. Впрочем, здесь нагрузок было не меньше. Но с какой любовью, с каким восхищением говорила она о своих учениках! Она ценила в них не столько способности к рисованию, сколько их непосредственность, умение по-доброму и оригинально смотреть на мир. По весне ходила с ними «по лужам шляться» на этюды. Им первым показывала свои бесподобные акварели — теплые, добрые, трогательные.

Или печальные, сумрачные, жестковатые, какими показались мне ее листы из прошлогодней осенней серии.

— Как же так, Татьяна Федоровна? -не удержалась я, — Почему?

— Скучала по детям своим, — вздохнула она.

Квартиры в Ноябрьске у Кулебакиных больше нет. Зато есть теперь в Самаре. Последние месяцы они жили в большой общежитской комнате. Наверное, я долго не смогу ее забыть: бледно-розовые обои с прямоугольниками от снятых картин, букеты увядающих цветов, папки с акварелями и чай, который мы пили, расставив чашки прямо на этюднике, застеленном салфеткой. И буду жалеть, что не оставила кадра, чтобы сфотографировать их на большом деревянном крыльце, когда они вышли меня провожать.

Когда будет опубликован этот материал, Кулебакиных, скорее всего, уже не будет в нашем городе. Они уехали. Совсем. К детям и новым работам, которые еще не родились, но, наверное, станут лучшими в их творчестве.

Анна Гурбина
Фото автора
На снимке:
Татьяна и Николай Кулебакины